ИСТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПОПЫТОК ПОЛИТИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ В РОССИИ

Уфимцев В.В., доктор социологических наук

Перед непосредственным рассмотрением исторических аспектов попыток политической модернизации в России сделаем некоторые уточнения. Политическая модернизация связывается с социальной мобилизацией и политическим участием в отличие от политического развития, где акцент делается на формирование политических институтов. Авторы учебного пособия "Основы политической науки" в отношении концепции модернизации пишут следующее: «Возникнув в 50-е годы как теоретическое обслуживание политики Запада по отношению к освободившимся от колониальной зависимости странам, концепция модернизации, в конечном итоге, превратилась в обоснование некой общей модели глобального процесса цивилизации, суть которой в описании характера и направлений перехода от традиционного общества к современному, т.е. рациональному обществу в результате научно-технического прогресса, социально-структурных изменений, преобразования нормативной и ценностной систем».

C определенной долей условности можно вычленить два этапа развития теории политической модернизации. Первоначально суть теории политической модернизации сводилась к обоснованию идей заимствования отсталыми странами Азии, Африки и Латинской Америки ряда уже готовых и апробированных в развитых странах политических институтов (централизованное государство, парламент, многопартийная система, всеобщие альтернативные выборы, разделение властей и т.д.) и ценностей (политическая свобода, индивидуализм и т.п.).

На начальном этапе развития данной теории политическая модернизация воспринималась как процесс демократизации в развивающихся странах по западному образцу; одновременно условие и следствие успешного социально-экономического роста стран "третьего мира"; и результат их активного сотрудничества с развитыми государствами Западной Европы и США.

Но с середины 60-х годов сторонники теории политической модернизации стали более детально изучать конкретные политические процессы с учетом (что очень важно) специфических исторических и национальных условий, культурного своеобразия различных стран. В этот же период исследования 50-х годов были подвергнуты критике за "однолинейный" подход, недооценку внутриполитической борьбы за власть и абсолютизацию влияния международных факторов.

Вслед за этим возникают концепции "частичной модернизации", "тупиковой модернизации", "кризисного синдрома модернизации". В них речь идет о неизбежности столкновения старых, традиционных для данной национальной политической культуры ценностей и норм политической жизни с новыми, модернизированными институтами, которые не могут без серьезного видоизменения прижиться в обществах догоняющего развития. Результат этого столкновения и борьбы во многом зависит от действий господствующей в обществе политической элиты. Для успешного политического развития не является препятствием использование традиционных институтов.

Появились также исследования, констатирующие, что демократию нельзя рассматривать в качестве необходимого условия экономического роста. На первый план выступила проблема политической стабильности. Тем самым допускалась возможность поддержки модернизации с помощью жестких авторитарных режимов (Чили, Ю. Корея, Тайвань, Филиппины и т.д.). В последние годы в связи с событиями в восточно-европейских странах, а так же с падением многих военных диктатур в странах "третьего мира", происходит переосмысление потенциальных возможностей авторитаризма в мобилизации и организации общественных изменений. Противоречия и непоследовательность преобразований, проводимых под жестким политическим контролем авторитарного режима, определяются стремлением правящего слоя приспособить реформы прежде всего к своему собственному положению и интересам, что мешает осуществлению необходимых обществу структурных изменений. Таким образом, можно увидеть явные противоречия и зигзагообразность в развитии теории политической модернизации. Сделав вышеизложенные уточнения, перейдем к рассмотрению исторических аспектов попыток политической модернизации в России.

Рассматривая современные реформы с точки зрения исторического подхода, можно заметить, что мы прикасаемся ни к чему-то совершенно новому и неизведанному. Под "реформами" мы будем понимать не просто изменение системы государственного управления, а по преимуществу либерализацию политической и экономической жизни, на основе которой происходят дифференциация и усложнение политической системы как таковой. Если более глубоко посмотреть в прошлое нашей страны, в попытки реформирования общества, то можно заметить определенные закономерности, определенные аналогии, проявляющиеся на определенном витке политического цикла, конечно, при иных общественных обстоятельствах, в иных персональных обличьях. В основе этой цикличности, похожести траекторий и основных аспектах реформирования лежит многовековая история страны, где из столетия в столетие были схожи параметры социально-экономического, политического, культурного развития (эти параметры и в настоящее время никуда не исчезли). Реформы в истории нашей страны из десятилетия в десятилетие обладали немалым числом сходных общественных характеристик.

Сегодняшний кризис преодолим, по нашему мнению, только на пути обращения к истокам. Поэтому в исследовании процесса реформ на передовые позиции должна выступить проблема наследия, принцип историзма. Реформу, в свою очередь, можно рассматривать как активное начало модернизации, ее политический, властный инструмент, действующий по принципу рычага с неоднозначным и непредсказуемым эффектом. В одном случае, реформа есть акселератор модернизации, в другом - может быть тормозом.

В этой связи целесообразно напомнить об одном из тезисов, важном для дальнейших рассуждений. Общность культурных истоков, определяющая общие черты российской цивилизации с западно-европейской, тем не менее не позволяет ограничиться формулой, выдвинутой в свое время П.Н.Милюковым: "Россия есть тоже Европа". Эта формула, справедливо подчеркивая общее, оставляет в тени то особенное, что и является основанием для отдельного существования самобытной социальной целостности.

Принято считать, как утверждают некоторые авторы, что первая волна модернизации распространилась на Россию при Петре I. Но это волна охватила, и то лишь на бытовом уровне, только элитные слои общества. В соответствии с данной позицией вторая волна модернизации началась в России в XIX веке с отменой крепостного права и наиболее ярко выразилась в столыпинских реформах.

Но именно в XVIII в., по мнению Н.М.Карамзина, оказались нарушенными некоторые важные естественные пути, которыми прежде шел народ, двигалась русская история. Как пишет Н.М.Карамзин: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виню Петра». Карамзин считал, что народу не нужны новые законы, не нужны иностранные обычаи. Нравственное могущество государства, по его мнению, обеспечивается ориентацией монархов на «святыни предков» или «дух народный».

Обратимся к некоторым историческим аспектам, имевшим место в XVIII веке. Екатерина II, считавшая себя "в душе республиканкой" и, сочувствуя мыслям французских просветителей по поводу справедливых форм государственной власти, тем не менее, не спешила. Не спешила переводить Россию из состояния самодержавия к республиканскому устройству (к демократии, как бы у нас сказали). Реальная, а не книжная жизнь (кровавая смута в Париже в 1789 году, пугачевский бунт в родном отечестве и т.п.) заставили ее проявить мудрость и прийти к выводу, что для блага русского народа абсолютная власть необходима. Пока. Екатерина оказалась умнее и ответственнее многих современных реформаторов.

В самый начальный период своего правления Екатерина II пришла к мысли о создании новых законов для эффективного государственного управления. О законах, которые бы согласовались "с духом, нравами и обычаями каждого из разнородных племен, живущих в обширном царстве ее." И эта озарившая ее мысль казалась ей тогда легко выполнимой. Каким способом? Очень простым и хорошо нам знакомым. Предполагалось от каждого народа или каждого "племени народов", населяющих Россию, собрать избранных депутатов в Москву. Соответственно, каждый из них привезет с собой подробные сведения о нуждах с мест и предложения по улучшению управления как на федеральном, так и на местном уровнях, выражаясь современным языком.

Для депутатов, съезжающихся в Москву, императрицей была даже написана книга - "Наказ". В этом сочинении Екатерина II, в частности, повелевает депутатам смягчить строгость уголовных законов, отменить пытки, не наказывать преступлений недоказанных. Причем она сделала наставления данной комиссии, составленной из депутатов, по всем частям государственного управления. И заканчивалась данная книга следующими словами: "Сохрани, Боже, чтобы, по совершении сего законодательства, какой-нибудь народ был счастливее русского". Летом 1767 г. Екатериной была собрана в Москве «Комиссия для составления нового уложения» из выбранных представителей от каждого сословия. Представители крепостного крестьянства в Комиссию не вошли.

Но... съехавшиеся со всех концов России депутаты в течение семи долгих лет не могли найти согласия между собой. Под благовидным предлогом Комиссия была распущена на неопределенный срок. В результате императрица вынуждена была единолично приступить к составлению законов. Уже этот пример говорит о многом, - в частности, о традиционной сложности простого копирования западных моделей без поправок на российские условия.

Россия - не Запад. Ряд черт романо-германской цивилизации объединяют страны Западной Европы в более тесное сообщество, к которому Россия непосредственно не принадлежит, хотя родственна ему и находится в теснейшем взаимодействии. В этой связи, видимо, правомерно вслед за А.Тойнби считать российскую цивилизацию (по Тойнби - "православно-христианская в России"), наряду с западноевропейской, сыновней по отношению к греко-римской. Как справедливо пишет В.Шаповалов в статье "Неустранимость наследия": "Такой подход позволяет, кстати, учесть и роль византийского наследия - весьма значимого для России".

Действительно, истоки российской цивилизации во многом связаны с наследием Византии. Общее же образование еще в большой мере продолжает страдать пороком, приобретенным в XIX веке, почти полностью игнорируя византийское наследие и его значение для России. И.А.Ильин писал о сформировавшемся глубоком различии между западной и восточно-русской культурой. Он утверждал: «У нас вся культура - иная, своя; и притом потому, что у нас иной, особый духовный уклад». Это первая мысль в данном контексте.

Вторая немаловажная мысль сводится к тому, что любой великий социальный катаклизм, социальная ломка независимо от того, как он может быть оценен в целом - положительно или отрицательно, - чреват культурными потерями. Это положение характерно как для прошедших времен, так и для настоящего периода. Хотя в действительности цивилизация в числе прочего, несмотря на социальные катаклизмы, тем и отличается от варварства, что создает внутренние механизмы самосохранения и самовоспроизводства. Как пишет В.Шаповалов: "Покуда такие механизмы не разрушены (хотя прочность их, видимо, не беспредельна), сохраняется и то, что можно назвать культурно-генетическим кодом данной цивилизации".

Под влиянием Византизма сформировался и тип личности, надолго определивший развитие российской цивилизации. Этот тип оказался исключительно приспособленным к условиям России, в том числе к ее природно-климатическим особенностям, в которых задача человека долгое время состояла не в том, чтобы обустроиться комфортабельно, а в том, чтобы выжить. Характерной чертой такого типа личности является твердость душевной структуры. Такой тип связан первоначально, конечно, с ортодоксальностью веры, ориентированной на то, чтобы "хранить христианство неповрежденным".

Но вернемся к историческому прошлому страны. Конечно, ближе всего к нам по духу происходящих перемен находится период ХIХ - начала ХХ века. Именно на рубеже ХVIII-ХIХ вв. в России зародилось реформаторское движение нового времени, связанное с духом буржуазных отношений.

ХIХ век в истории России, как и в истории других восточно-европейских стран, заметно отстававших от передовых стран Европы по уровню социально-экономического, политического, культурного развития, общей и бытовой культуры широких народных масс, стал периодом, когда идеи обновления всей общественной жизни прочно овладевали умами людей. В этот период под влиянием идей Английской революции, проповеди французских просветителей, а позднее Великой французской революции на европейском континенте происходят великие перемены. Страны одна за другой вступали на путь промышленных революций. Расшатывались и изживали себя средневековые экономические и политические структуры, оформлялись контуры будущего демократического общества.

Каждая страна пыталась примерить к себе новые буржуазные демократические атрибуты, и эти попытки часто проходили болезненно. Тем более болезненно, чем более отсталой и консервативной была страна. Принципы во многом оказывались общими, а среда их воплощения являлась весьма специфической. Это порождало глубокие общественные противоречия. Россия не была в этом плане исключением.

После Отечественной войны 1812 года нарастают конституционные «брожения» в кругах русской интеллигенции и особенно в среде военнослужащих, впитавших республиканские идеи после победных маршей по Парижу. Но... Россия - не Франция. Впоследствии эту мысль по поводу республиканских настроений в России точно выразил Александр II. "Государь противится установлению конституции не потому, что дорожит своей властью, но потому, что убежден, что это было бы несчастьем России и привело бы к ее распаду". С высоты сегодняшнего дня можно убедиться в относительной правоте данных слов.

Среди других европейских стран Россия вставала на путь перемен значительно позднее. Среди причин объяснения этого в русской общественно-политической мысли выделяются следующие: слишком велика была здесь давящая сила самодержавия, велико влияние могущественного консервативного класса землевладельцев-помещиков, слабым было промышленное развитие и, как результат этого, - замедленное складывание третьего сословия. Традиционно считалось, что грозная сила реакционных общественных институтов чаще всего сводила на нет попытки подлинного реформирования страны. Но сохранение имперской целостности во многом зависело от того, сможет ли самодержавие удовлетворить постоянно растущие требования образованной части русского общества участвовать в управлении государством.

В целом, имелось, по крайней мере, четыре варианта решения проблемы самодержавия. Первый - уничтожение самодержавия как института, не соответствующего требованиям эпохи и тормозящего социальное развитие страны. Данный вариант можно назвать радикальным. Второй – ограничение самодержавия, принятие конституции и создание некоего сословного парламента (Земский Собор, Дума и т.п.). Планы ограничения самодержавия вытекали в основном из помещичьей среды - отсюда и условное название: дворянский конституционализм. Третий - сохранение незыблемой верховной власти царя, "дополненной" развитием земского элемента, то есть органов местного самоуправления. Данный вариант можно назвать консервативно-либеральным. Четвертый - все оставить без изменения, поскольку любое, даже самое незначительное изменение расшатывает здание самодержавия. Этот вариант можно обозначить как реакционный.

ХIХ век выявил данные противоречия российской жизни, их неадекватность общественному развитию западных стран, преломил их через судьбы российских реформаторов. Это важно рассмотреть и понять, прежде чем перейти к рассмотрению периода современных реформ, попытаться понять причины его противоречивого характера. Первая неудачная попытка российского реформаторства была завершена в самом начале ХIХ века и была связана с именем М.Сперанского, статс-секретаря Александра I, хотя истинным инициатором реформ был сам государь. М. Сперанский в 1809 г. представил Александру I план государственных преобразований, он одним из первых в России на государственном уровне поставил вопрос о постепенной ликвидации крепостного права как основе всех иных либеральных преобразований. План предусматривал принятие конституции при сохранении института самодержавия, практическое воплощение в жизнь принципа разделения властей. Однако подступы к крестьянской реформе в России так и не состоялись. Реформы государственного управления, создание Государственного Совета, министерств не ввели конституционных начал в стране. Во второй половине царствования Александра I прогрессивные реформы, в том числе в сфере государственного управления, были приостановлены. Император и его ближайшее окружение не решились на соответствующие преобразования. Вся полнота власти в конечном итоге осталась за императором, а последующая опала Сперанского лишь подчеркнула несвоевременность этих и других его робких начинаний. Условия для решительных преобразований в России еще явно не созрели. На попытках Сперанского реформировать управление страной император проверил соответствие своих собственных либеральных идей состоянию страны и понял их преждевременность.

Н.М.Карамзин подверг резкой критике правление Александра I и заявил о том, что реформа М.М.Сперанского ничего не дала. Н.М.Карамзин, твердо отстаивающий идею незыблемости господствующего порядка, вручает царю в 1811 г. свои «Записки о древней и новой России». Александр I принимает записки холодно и лишь позже - после устранения Сперанского - возвращает Карамзину свое благорасположение.

Но характерно то, что если для России время реформ не наступило как в аграрном секторе, так и в политической области, то в прибалтийских губерниях и в Польше для этого определенные условия уже были. Александр смело шел на преобразования в этих регионах. Так, в прибалтийских губерниях по инициативе местного дворянства было ликвидировано крепостное состояние, некоторые конституционные реформы были проведены в Польше. Известна фраза Александра о том, что он также даст России конституцию, но при этом выедет с семьей в Польшу.

Следующая попытка реформирования российского общества относится к периоду царствования Николая I и связана с именем П.Киселева, министра государственных имуществ. Но Николай I на кардинальную отмену крепостного права так и не решился, сформулировав свою позицию: «нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутимое и очевидное, но прикасаться к оному теперь - было бы злом, конечно, еще более гибельным». И в этот период, надо заметить, эксперименты с реформами наиболее удачно складывались опять же на более просвещенных окраинах России (Финляндия, Прибалтика, Польша), либо во вновь осваиваемых регионах (Дунайские княжества, например). Собственно Россия оставалась на более отсталых рубежах, что и определило уровень и темпы ее реформирования. Такова была реальность восточно-европейской истории. А.И.Герцен в работе «О развитии революционных идей в России» сравнивает балтийских немцев со славянским миром. Он пишет следующее: «Балтийские немцы, сыны древней цивилизации, много веков тому назад отстали от великого исторического движения; отныне они ... остались какими были, ничем с тех пор не обогатившись; в своих идеях и делах они установили порядок, правила и меру, чтобы никогда от них не отступать. Поэтому-то они, несомненно, должны ненавидеть расплывчатость, склонность к преувеличению и беспорядок, царящие не только в русских законах, но даже в нравах». Далее А.И.Герцен пишет: «Там, где их останавливает сознание, нас останавливает жандарм».

А.И.Герцен отмечает то, что их «глубоко оскорбляет наша беспечность, наши повадки, пренебрежение к правилам приличия, похвальба нашими полуварварскими, полуизвращенными страстями».

А.И.Герцен делает изумительный вывод: «Эта антитеза между Россией и балтийскими провинциями ... собственно говоря, существует между всем славянским миром и Европой».

В аналогичном положении оказался и другой крупный реформатор

50-70-х годов ХIХ века военный министр Д.Милютин. Даже при твердой поддержке Александра II Милютин постоянно ощущал противодействие как со стороны консервативных сил, так и со стороны самой среды преобразования, объекта управления.

Реформаторская деятельность министров финансов России 60-80-х годов М.Рейтерна и А.Бунге стала лишь повторением печальной истории российского реформаторства вообще. Вот что пишет по поводу их деятельности А.Сахаров в статье "Тяжкий путь Российского реформаторства": "И тот и другой предпринял ряд крупных прогрессивных экономических реформ, которые, однако, захлебнулись в условиях российской жизни, отсталых производительных сил, отчаянного сопротивления консервативных сил, получавших постоянную подпитку со стороны руководящих слоев страны". В этой связи Т.Е.Новицкая ставит вопрос относительно важной, но упускаемой часто из виду проблемы: «готовность общества и государства к реформам; наличие сил, способных воплотить реформы в жизнь».

М.Рейтерн, подобно Милютину, предпринял в 60-е годы поворот на европейский манер от устаревшего, как тогда казалось, государственного регулирования российской экономики, в сторону фритредерского ее развития. Он выступил в те годы апологетом частной собственности, частного предпринимательства, свободной торговли, невмешательства государства в естественно складывающиеся экономические процессы. Рейтерн именно во всевластии полукрепостнического государства видел основную причину пороков российской экономики, медленного развития промышленности, духа торгашества в торговле, повсеместной системы монополизма, взяточничества и обмана, подавления, как он говорил, "личной инициативы трудящихся". Рейтерн убрал все возможные барьеры на пути частного предпринимательства, привлек частный капитал в железнодорожное строительство, содействовал иностранным инвестициям в Российскую экономику, активизировал развитие акционерного учредительства в сфере кредита, промышленности, торговли, стал, по существу, основоположником банковского дела в России. Рейтерн стремился централизовать финансовую систему и прекратить произвол министерств и ведомств в расходовании средств. Министр усилил государственный контроль над финансовыми операциями. В своих реформаторских начинаниях он в основном ограничился сферой экономики, финансового дела и не покушался на политические институты, проявил себя весьма умеренно также в крестьянском вопросе.

Хотя, казалось бы, Рейтерн не затрагивал коренных интересов землевладельцев ни в области политики, ни в области экономики, но и он не избежал сильного противодействия своим реформам. Это было сопротивление не просто каких-то злодеев, засевших в государственных структурах и на местах. Это было сопротивление; как метко подметил А. Сахаров "так сказать, цивилизованного уровня России".

Сам этот уровень модифицировал, перетирал благие усилия реформаторов. Очень точный вывод по этому поводу делает А.Сахаров: "Ослабление государственных рамок регулирования экономики привело не к европейскому цивилизованному предпринимательству, основанному на частной конкуренции, а к варварским по сути своей методам частного хозяйствования с разгулом спекуляции, афер, учредительской горячки, стремлением обмануть и обобрать акционеров. Это был естественный ответ отсталой предпринимательской и торговой России, слабой и малокультурной российской буржуазии на шаги реформатора". Поразительное сходство с нашим сегодняшним временем. Вполне уместна здесь аксиома, высказанная несколько ранее Н.М.Карамзиным в духе консервативной традиции: не столько сверху - реформами, законами движется страна, сколько снизу - естественным развитием, исторически сложившейся традицией, успехами просвещения.

Идеалистам-реформаторам в очередной раз пришлось убедиться на личном опыте, что реформы в России могут принимать совершенно иной характер, поскольку они имеют дело с абсолютно другим, чем на Западе, человеческим материалом. И как итог - вынужденный возврат к прежним традициям жесткого государственного регулирования народного хозяйства, отказ от фритредерской политики и отход к протекционизму. Западная модель, обещавшая процветание, явно не срабатывала в России.

А.И.Герцен, анализируя истоки отставания России от Европы, указывает на монголо-татарское иго, как основную причину отставания. Именно в этот период у «преследуемого, разоренного, всегда запуганного народа появились черты хитрости и угодливости, присущие всем угнетенным...».

Такой же драматичной оказалась судьба и другого министра финансов, еще одного реформатора конца ХIХ века - Н. Бунге. Задолго до Столыпина он взял курс на превращение крестьян в земельных собственников, ликвидацию земельного "утеснения" в центре за счет переселенческой политики. Среди прочего он, например, содействовал предоставлению крестьянам денежного кредита для приобретения земельных участков, облегчил для них выход из общины, способствовал основанию крестьянского банка.

Н.Бунге приступил к разработке фабрично-заводского законодательства об охране труда, разрешение организации рабочих ассоциаций, участие рабочих в прибылях предприятий. Однако он подвергся яростным атакам со стороны консерваторов. По существу, ему не удалось решить кардинально ни одного актуального вопроса экономической, общественной жизни России, да и не мог он их решить при тогдашнем соотношении сил.

В конце XIX - начале XX века реформаторскую деятельность развивает С.Витте. Это был реформатор консервативного толка. Все большая привязанность России к мировому хозяйству, ее слитность с европейским регионом, грозное нарастание демократической революции подталкивали реформаторские усилия Витте. Именно Витте Николай II поручил подготовить текст манифеста, который был опубликован 17 октября 1905 года.

Он выступил за индустриальное развитие России, которое по мысли Витте, являлось локомотивом всего народного хозяйства. И в то же время он высказывался против установок классической школы на полное невмешательство государства в экономическую жизнь. Эффект предпринятого им целого ряда комплексных мер был значителен. В последние годы XIX века вплоть до начала первой мировой войны Россия пережила стадию бурного промышленного роста, хотя и прерываемого кризисами.

Витте сдвинул с мертвой точки ситуацию с крестьянской общиной, проведя закон о ликвидации круговой поруки и облегчив крестьянству паспортный режим. Он пришел к выводу о необходимости разрушения кастовой ограниченности общины и придания ей функции свободной ассоциации производителей.

Витте, спасая монархическую власть, сторонник коей он был, предпринял ряд прагматических шагов, одобренных Николаем II, а именно; по предоставлению стране гражданских свобод, организации парламентских институтов, введению нормирования рабочего дня, государственного страхования. По тому же пути, но с несколько иным финалом, пошел и П.Столыпин.

Несмотря на то, что П. Столыпин гибко сочетал все возможные меры по стабилизации общества (это - сочетание опоры на силу, политическую гибкость и проведение назревших и допустимых в России реформ), тем не менее, ни на одном из важнейших направлений деятельности он не сумел довести дело до того логического конца, который диктовал России общественный европейский уровень. Этому противилась сама русская жизнь как в лице мощного уравнительного сопротивления его аграрной реформе со стороны крестьянства, так и в лице почти всех общественных сил от левых до правых. Как писал И.А.Ильин относительно нашего национального характера: «Незрелость и рыхлость национального характера соответствовала незрелости и рыхлости народного хозяйства. Этой своеобразной беспочвенности и рыхлости здоровых сил народа противостоял неизменный запас больных и разрушительных сил».

Этот вывод идет вразрез с устоявшимся выводом в западной литературе, написанной в русле концепции модернизации, о том, что основным тормозом модернизации в России выступала бюрократия, она же выступала и основной причиной краха императорского режима.

Именно в начале XX века в России появляется такой демократический институт, как Государственная Дума, а также санкционирована деятельность политических партий самой различной ориентации. В России в то время решался вопрос, что выбрать в качестве развития - большую свободу (линия Думы) или большую ответственность (линия правительства). К сожалению, не нашлось сильного и мудрого арбитра в этом споре, который смог бы поддерживать баланс этих двух направлений. Последствия, как известно, были драматичны. Все усилия реформаторов в тогдашних российских условиях не могли сыграть решающей роли в деле социально - экономической и политической модернизации страны.

Как верно пишут В.И. Пантин и В.В. Лапкин: "Анализ российской модернизации как волнообразного, а не линейно-поступательного процесса приводит к выводу о его значительно более сложном характере, чем принято в описаниях классической теории модернизации".

В "Истории Советского Союза" Дж. Боффа утверждает: "При анализе всех фактов можно констатировать следующее: отставание российской экономики от экономики большинства европейских стран скорее увеличилось, чем сократилось."

Таким образом, система медленно видоизменялась в течение столетия, в том числе усилиями вышеперечисленных реформаторов, которые затем ею же и отторгались. Как делает вывод А.Сахаров по данному поводу: «Это был феномен России, который в конце концов привел к другому мировому феномену - социальному взрыву такой сокрушительной мощи, который потряс всю планету».

Как видно из вышеперечисленных фрагментов отечественной истории, реформирование России по пути европейской модернизации традиционно представляло собой довольно сложное и рискованное мероприятие. И без глубокого знания реформаторской элитой российских условий, без учета особенностей страны при реализации общего плана модернизации, без учета менталитета ее населения, традиций, амбиций и психологии различных классов и слоев общества достижение цели реформирования было обречено на провал.

Поэтому признать западные исследования по проблемам российской модернизации удовлетворительными не представляется возможным. Это не отвергает многих справедливых оценок и выводов зарубежных авторов. Но для подавляющего большинства работ западных авторов характерно повышенное внимание к одной или нескольким сторонам развития пореформенной России и игнорирование других. В результате вне поля зрения исследователей остаются ценные пласты "материи", "подводные части" исторического и социального "айсбергов". В результате чего анализ получается односторонним и поверхностным. Работы западных исследователей исторических аспектов российской модернизации ярко демонстрируют то, как "взрываются" и превращаются в "обломки" концепции, взращенные на одном поле исторической и политической культуры при переносе их на другое. Причем в этом отношении ни один какой-то отдельный подход не дает знание истины. Плодотворным может быть только "целостный системный", опирающийся на достижение всех гуманитарных наук метод анализа.

Такое обращение к историческим аспектам попыток политической модернизации в России позволяет лучше понять характер современных российских политических процессов.

Литература

1. Основы политической науки. М., 1993.

2. Пантин В.И., Лапкин В.В. Волны политической модернизации в истории России// ПОЛИС. 1998. № 2.

3. Лейбович О.Л. Реформа и модернизация в 1953-1964 гг. Пермь, 1993.

4. Скакунов Э.И. Российское общество на пути к политической модернизации //Россия: политичекое противоборство и поиск согласия. М., 1998.

5. Коваленко В.И. Николай Михайлович Карамзин // Вестник Московского университета. 1999. №2.

6.Ишимова А.О. История России в рассказах для детей. Красноярск, 1995.

7. Коваленко В.И. Екатерина II// Вестник Московского университета. 1999. № 3.

8. Шаповалов В. Неустранимость наследия// Свободная мысль. 1995. № 7.

9. Сахаров А. Тяжкий путь Росийского реформаторства // Свободная мысль. 1995. № 7.

10. История государственного управления в России / Под ред. проф. А.Н. Марковой. М., 1997.

11. Политическая культура России. Выпуск IV / Отв. ред. Ю. Пивоваров. М., 1990.

12. Будаев Д.И. Николай I // Очерки истории России в портретах государственных, политических и общественных деятелей (X-XX вв.). Смоленск, 1994.

13. Герцен А.И. Собр. соч. в восьми томах. Т. 3. М., 1975. С. 362-363, 378.

14. Новицкая Т.Е. Реформы Александра II // Вестник Московского университета. Серия "Право". 1998. № 6.

15. Абалкин Л.И. Современная Россия через призму экономических взглядов Сергея Витте // Независимая газета. !999. № 7.

16. Ильин И.А. Наши задачи / Собрание сочинений: в 10 т. Т. 2. Кн. 1. М., 1993.

17. Боффа Дж. История Советского Союза / Пер. с итал. И.Б. Левина. 2-е изд. М., 1994.